Для большинства современных молодых людей дзен – это…
Пытаясь передать свое понимание дзен, я буду вынужден попутно говорить об очень многих феноменах современного мира. Может быть, некоторым читателям покажется, что я при этом буду чрезмерно эмоционален. На это я могу сказать лишь то, что эмоции играют важную роль в нашем восприятии, и любая оценка зачастую очень тесно с ним связана – если и не изначально, то зачастую эмоциональное отношение является последствием такой оценки. Так или иначе, говоря о восприятии, избегать эмоций и оценок практически невозможно, поскольку в этом случае попросту не удастся сделать никаких выводов. Поэтому мне остается лишь повторить уже сказанное мною выше – а именно: это моя точка зрения, мое восприятие, мое понимание, имеющее для меня реальные подтверждения в моей повседневной тренировочной практике, моей картине мира. Я не претендую на то, что это единственно верный вариант, но он дает мне целостную картину того, как все устроено, достаточно четко объясняет взаимосвязь различных явлений и позволяет достаточно точно делать свои выводы. Так что этот текст – лишь попытка изложить свои взгляды и свое понимание того, что есть дзен, и какое место он занимает и занимал в истории БИ, и как именно он, как метод познания, может вам помочь в их постижении.
Итак.
Для большинства современных молодых людей дзен – это сборник бессмысленных приколов и анекдотов типа: «Приходит один просветленный к другому. Показывает ему палец. В ответ собеседник бьет его палкой по голове. И потом оба долго смеются».
Такие псевдодзенские притчи по большей части являются творениями молодых программистов, имеющих халявный Интернет, много свободного времени и занимающихся на досуге «форматированием» в дзен бородатых анекдотов. Старт этому славному занятию в свое время дали книги профессора Судзуки, выпустившего книги о дзен именно в этом ключе. Потом такими же перелицованными анекдотами Ошо взбадривал людей, собиравшихся на его проповеди. Не буду говорить здесь о том, понял ли дзен сам Судзуки или нет; не буду говорить, что его не понимал Ошо; но начатая ими славная традиция явно пошла не на пользу этому учению, которое сегодня большинством людей воспринимается, как универсальная «отмазка» для всяких наркоманов и алкоголиков, любящих поумничать под кайфом.
Скажу только, что к реальной практике дзен эти байки имеют очень малое отношение. Ни один из досужих «Максимов и Федоров», кухонных любителей баек о дзен, почему-то не задумывается о том, что же за содержание на самом деле вкладывалось в эти слова и поступки. Что за практики присутствовали в дзен – и почему далеко не глупые (и весьма прагматичные) азиаты считали мудрецами субъектов, ведущих себя подобным образом? Мне приходилось разговаривать со многими такими любителями «прикольного дзен», и, как правило, стоило предложить им задуматься над тем, что это на самом деле – избавиться от желаний, оказаться по ту сторону добра и зла, постичь истинную природу вещей – то есть, предложить более подробно изложить их понимание сущности тех понятий, которыми они так лихо жонглировали, как выяснялось что мало кто из этих мыслителей может точно объяснить, что он имеет в виду. Как правило, меня либо пытались впечатлить набором тех же самых бородатых псевдодзенских сказок, которые я знаю наизусть чуть ли ни все, либо путались в словах, ругались и под каким-то предлогом прекращали разговор, который очевидно становился тягостным и бесперспективным. И немудрено: как правило, ни один из этих мудрецов не был знаком с буддийским каноном, не понимал сущности основных понятий – и, опять же, как правило, не понимал даже общей цели буддийских практик вообще. Для многих из них оказывалось большим открытием то, что буддизм, при всей кажущейся алогичности популярных баек о дзен, является одной из наиболее логичных религий, что весь мир для буддиста является неразрывной связью причин и следствий, – а ведь одно это заставило бы относиться к дзен совершенно по-другому.
Подделки были всегда и будут всегда. Они были и раньше – и такими вот выходками всегда занимались по большей части именно те, кто прикидывался мудрецами, а не был ими на самом деле. Сегодня проблема только в том, что в нашем мире слишком многое зависит от рекламы – и в силу этого такие выходки гораздо более заметны, чем реальная работа и реальный смысл, который многим покажется слишком скучным и обыденным, в отличие от… «Гы! Да я тоже так могу!» Как говорится, от великого до смешного один шаг – но истинно велик лишь тот, кто свободно делает его в обоих направлениях, кто способен вернуться от смешного к великому. Для большинства же людей этот шаг от великого до смешного подобен шагу в пропасть. Конечно, очень соблазнительно понимать свободу, как разрешение для себя делать то, что запрещено остальным – но, по сути, это не свобода, а распущенность. Именно так понимает свободу большинство современных «бунтарей». Как однажды, один из таких людей, услышав, что в дзен нет понятий добра и зла, сразу же спросил меня: «Так это что же, я могу выскочить на улицу, и дать первому встречному по голове, это и будет дзен»?
Я ответил: «То, что ты дашь ему по физиономии, еще не дзен. Вот когда он даст тебе в ответ, а ты не почувствуешь в этом никакой разницы – вот тогда ты более-менее приблизишься к пониманию того, что это такое, «куда искать дальше». А на данный момент главный для тебя вопрос состоит в том, почему ты сразу же подумал именно о том, чтобы на кого-то напасть? Не денег дать, не поцеловать, не бабушку через дорогу перевести – как только ты мысленно ощутил себя свободным от привычных ограничений, которые на тебя налагает «хорошо» и «плохо», первой твоей реакцией была именно агрессия. То есть, в данном случае дзен наглядно продемонстрировал тебе самому твою основную проблему – ты переполнен подавленной агрессией, которая сдерживается лишь установленными извне понятиями о том, что есть плохо и что хорошо. Таким образом, одна мысль о дзен, одно лишь допущение, сделанное с его позиций, моментально продемонстрировало тебе твою истинную природу на данный момент – и это далеко еще не природа Будды».
Что же есть дзен, в чем его сила и его практический смысл для практика БИ? Почему мастера боевых искусств почитали его? Почему монастыри были центрами развития боевых искусств?
Начнем с монастырей. Согласно известной легенде, Бодхидхарма заметил, что монахи от малоподвижного образа жизни хиреют и чахнут – и с этой целью ввел в обиход практику физических упражнений. Так как он был из кшатрийского, то есть, воинского сословия, упражнения, известные ему, имели ярко выраженный прикладной военный характер.
Эта легенда, конечно, красива, но она не отражает истинную причину культивирования БИ в монастырях – или, по крайней мере, не полностью ее отражает. Как бы ни уважали отдельно взятого Бодхидхарму, и каким бы авторитетом он ни пользовался, от него одного мало что зависело. Буддизм в Китае укоренился за четыреста лет до него, он пришел уже в готовый монастырь, построенный с разрешения властей – и более того, на деньги властей.
Так зачем же строили монастыри, а? Не спешите – сейчас, сейчас…
Монастыри, в которые долгие годы сносились разнообразные пожертвования, всегда привлекали внимание разбойников. Ну а те из них, которые не в состоянии были организовать крупный налет, вполне могли неплохо поживиться, просто поймав одного из странствующих монахов, которые эти пожертвования собирали. Именно это, согласно общепринятым представлениям, было одной из основных причин популярности боевых искусств в монашеской среде. Очевидно, что возможностей для практики у монахов было очень много. Работой они особо загружены не были, а известный дзенский принцип, согласно которому медитировать можно было не только сидя, но и на ходу, а также в процессе любой деятельности, позволял им заниматься буквально дни напролет.
С другой стороны, монастыри не только и не столько пытались воспитывать собственных бойцов – в конце концов, это было личное дело каждого монаха, какой именно способ практики он избирает для себя основным. Представьте себе, именно так! «Пути Будды неисчислимы, и мы стремимся постичь их все», – гласит один из Четырех Обетов, священных для всех буддистов. Не стоит привычно переносить отношения и понятия, «само собой разумеющиеся» для христианского мира, в совершенно иную среду. Как правило, большинство ошибок, неверных пониманий и выводов происходят именно по этой причине. Даже, к примеру, слово «секта», получившее яркую негативную окраску в нашем обиходе именно под давлением преобладающих христианских конфессий и привычных христианских понятий, в которых нормой является постоянная борьба с ересями, для буддиста не имеет никакого негативного подтекста. Боле того, ВЕСЬ буддизм, весь буддийский мир состоит из огромного количества самых различных сект, которые различаются друг от друга только набором практик. И любой монах, к какой бы секте он ни относился, может остановиться в ЛЮБОМ другом монастыре, и оставаться там до тех пор, пока изучает его практики. Вот так. Буддисты воевали не меньше, чем представители других конфессий – но вот религиозных войн, обычных для христиан или мусульман, у буддистов не было никогда.
Так вот – возвращаемся к теме. Монастыри рассматривали боевую практику монахов как их личное дело. То есть, вопреки расхожему коммерческому мифу о Шаолине, никаких особых успехов на этом поприще от монахов никто и никогда не требовал. Если монах хотел жить и практиковать в монастыре, ему никто и никогда слова не сказал бы. Другое дело, если монах собирался идти собирать пожертвования. Это было и выгодно (деньги они всегда деньги, и монахи тоже люди), и опасно, да и от начальства ты далеко, то есть можешь вести себя посвободнее. Однако монастырями руководили тоже далеко не дураки, прекрасно все это понимающие. А значит, они понимали и то, что посылать на такое дело можно только всесторонне проверенных и подготовленных людей. Монах в этом случае играл роль своеобразной ходячей рекламы. Он должен был уметь и лечить, и отпевать, и моментально находить удачный ответ на любой вопрос – вот тут и возникают довольно высокие требования, вот тут и требуется более-менее серьезная подготовка. Которая, кстати, играет, помимо своей основной роли, еще и побочную – в ее ходе кандидат многократно и всесторонне проверяется на вшивость.
Тем не менее, такие монахи погоды не делали. Для охраны, для полицейской и караульной службы, необходимой для нормального функционирования монастыря, они не годились – это было бы слишком дорого. Поэтому для обыденной службы монастыри часто (а для некоторых периодов справедливым будет утверждение «постоянно») нанимали профессиональных воинов-наемников, облекая их монашеским саном. Выгода была обоюдная. У многих из наемников за душой были какие-нибудь грехи, а кто-то и заранее хотел получить «прикрытие». Монастыри же, со своей стороны, были рады возможности сэкономить, дав то, что им не стоило ничего, но при этом было очень нужно наемникам. Именно поэтому, а вовсе не из какого-то непонятного альтруизма монастыри часто давали прибежище бунтовщикам и преступникам. В средневековой Японии, например, такие монахи-сохэи, были очень многочисленны, и кроме них, регулярной практикой БИ в монастырях не занимался почти никто.
Хотя часто бывало, что некоторые самураи на время уходили в монастырь, чтобы в удалении от мирской суеты более углубленно попрактиковать какие-то трудные моменты своего искусства, эти случаи все-таки нельзя было назвать системой, точно так же, как эти люди до конца не считали себя монахами.
Резон такого приветливого отношения к преступникам и отщепенцам весьма прост: человек часто совершает преступления просто по случайности или же потому, что не нашел необходимого каждому человеку контакта с обществом, что вынудило его совершать антиобщественные поступки. Если ему дать кров и пищу, да еще избавить от необходимости кормить и содержать семью, большинство проблем, для решения которых ему приходило на ум нарушать закон, пропадут сами собой. К тому же распорядок жизни монастыря мало, чем отличался от тюремного или армейского – дисциплина была жесткая, надзор был постоянный, стены высокие. А за стенами беглого монаха ждали все те же светские власти – только теперь к списку преступлений приписывалось еще и бегство из монастыря. Таким образом, монастыри также имели в обществе своеобразную функцию «фильтров-отстойников», которые собирали антиобщественные элементы и снова через себя включали их в общество – причем по обоюдному согласию. Монастырь для многих был вторым шансом – и успешным шансом. Многие исторические личности, легендарные монахи Шаолиня, в миру были преступниками – но успешно использовали этот шанс.
Светские власти прекрасно понимали эту роль монастырей и именно поэтому разрешали им существовать и заниматься этой деятельностью – и даже учреждали и строили новые. Это было для обоих сторон взаимно выгодным решением проблемы, которое сегодня практически забыто.
И вообще-то зря. Такой способ, на мой взгляд, достаточно эффективен. Но он выводит очень большое количество людей из основной игры в «купи-продай» – и именно поэтому в наше время непопулярен. Пусть лучше уж маньяки по улицам шастают…